5. Особая аспирантура

В мае I939 года я подал заявление в "Институт особой аспирантуры ВАСХНИЛ". Никакого института собственно не было. Отдел кадров ВАСХНИЛ набирал в докторантуру молодых научных работников - кандидатов наук, распределял их по институтам, и там они уже помощью директора определяли себе научного руководителя и составляли программу занятий. В то время желающими учиться в докторантуре было немного. Еще меньше было людей, которые по возрасту и наличию ученой степени были бы пригодны для докторской аспирантуры в соответствии с порядком приема, утвержденным в ВАСХНИЛ. В заявлении я указал, что хотел бы проходить особую аспирантуру при Всесоюзном научно-исследовательском институте удобрений и агропочвоведения (ВИУА). Вскоре меня вызвали туда для приемного собеседования.

ВИУА был организован при ближайшем участии Дмитрия Николаевича Прянишникова. Здесь он был вначале руководителем лаборатории минеральных удобрений.

Первый директор ВИУА А.К.Запорожец, незаурядный организатор науки, сумел собрать в Институт весь цвет тогдашней агрохимии и крупнейших представителей смежных отраслей знания. В ВИУА работали в начале тридцатых годов Е.В.Бобко, Д.А.Сабинин, Е.Н.Мишустин, П.Г.Найдин, А.Ф.Тюлин, П.А.Баранов и многие другие выдающиеся ученые. Была создана сеть областных станций химизации и филиалов. В одном из таких филиалов - Казахском научно-исследовательском институте удобрений и агропочвоведения я начал работать с момента его организации в I932 г., о чем я уже упоминал выше.

Во время работы в Казахстане я ежегодно два-три раза бывал в ВИУА. Как я уже писал, нашему институту, правда, в сравнительно скромных размерах, начиная с 1934 года, поручалась работа по составлению почвенно-агрохимических карт хлопковых и свекловичных МТС. Как участник, а отчасти даже и руководитель этой работы в Казахстане я бывал в ВИУА на различных заседаниях и инструктивных семинарах. Непосредственно с нами занимались С.С.Сигаркин, а после его ареста и высылки (как потом выяснилось безосновательных), Л.Н.Барсуков, И.И.Белоножко, П.Г.Найдин и др. Мне пришлось консультироваться по разным вопросам тематики с О.К.Кедровым-Зихманом, Д.А.Сабининым и многими другими специалистами Института. Посещая заседания ученого совета, я неоднократно слушал выступления Д.Н.Прянишникова.

Снова отступая от строго хронологического характера описания, я хочу коротко остановиться на наиболее замечательных деятелях ВИУА того времени.

Среди наиболее ярких представителей научной школы Д.Н.Прянишникова видное место принадлежало Евгению Васильевичу Бобко.

Евгений Васильевич был, если можно так выразится, полномочным представителем Д.Н.Прянишникова в свеклосеянии и сахарной промышленности.

Агрохимический отдел Центрального научно-исследовательского института сахарной промышленности работал над непосредственным научным руководством Евгения Васильевича. Он не только проводил много времени в вегетационном домике ЦИНС'а на Миусской площади, но и много ездил по опытным станциям. В I932 году он посетил и Алма-атинскою станцию по сахарной свекле, был в Лаборатории Казахского филиала ВИУА, но, к сожалению, я с ним тогда не мог встретиться, т.к. был где-то в командировке.

В ВИУА Евгений Васильевич руководил исследованиями по технике внесения удобрений, т.е. по тому разделу, которым и мне пришлось заниматься много лет спустя. Я в 19б9 году перечитал работы Бобко и его сотрудников: Гилиса, Коржуева и др. и удивился, насколько актуальными оказались исследования, опубликованные в I935 году и через 34 года. Конечно, кое-что уже сильно устарело, много рассматривалось с других позиций, но в целом работы еще продолжали быть полезными. Долгая жизнь научных работ - это показатель качества исследования и таланта их исполнителей. Очень хорошо, что многие (но, к сожалению, далеко не все) работы Е.В.Бобко были переизданы после его смерти.

Евгений Васильевич был глубоко предан науке и, конечно, прежде всего, агрохимии. Ему претила всякая спекуляция в науке, любые необоснованные предложения, легкомыслие в проведении и истолковании результатов экспериментов. Евгений Васильевич пытался еще перед войной разработать стандарт на проведение полевых опытов - ряд обязательных правил, осуществление которых делает опыт достойным доверия.

Многие видные опытники поддержали предложение Бобко. Однако, для того чтобы войти в Комитет по стандартизации нужно было представление министерства, которое, разумеется, потребовало визу ВАСХНИЛ. Вряд ли рассчитывал Евгений Васильевич на успех, когда со своими предложениями пошел к Т.Д.Лысенко и М.А.Ольшанскому.

Он рассказывал, что его встретили более чем холодно, разъяснили, что ВАСХНИЛ не может связывать исследователя никакими узами, что наука не выносит стандартизации и т.п. и т.п. Предложения были отвергнуты начисто. Да и как их было не отвергнуть людям, которые всю жизнь занимались "научным" шарлатанством и, как огня, боялись точных и беспристрастных опытов, способных сразу разоблачить их пустые домыслы.

Нужен или не нужен был стандарт - дело спорное. Как показала жизнь с переменой климата в науке (уход лысенковцев из руководства ВАСХНИЛ) и без стандарта дело быстро наладилось - требования к полевому опыту стали достаточно высокими, их качество поднялось, никто уже не стал делать ответственные рекомендации "по наитию святого духа". Однако, в то трудное время выступление Евгения Васильевича со стандартом на полевые опыты было полезным. Оно привлекало внимание к вопросу научной объективности и строгости и в этом отношении, несомненно, сыграло положительную роль.

Евгений Васильевич обладал громадной работоспособностью. Он отлично знал иностранные языки, всегда был в курсе достижений отечественной и зарубежной науки. Глубокая принципиальность сочеталась у него с личной скромностью, внимательным отношением к людям. Кончина его глубоко огорчила всех его друзей и учеников.

Е.В.Бобко сделал большой вклад в целый ряд разделов агрохимии. Кроме вопросов техники внесения, им была по существу впервые в нашей стране поставлена проблема микроудобрений. Бобко был глубоким знатоком методики агрохимических исследований. Метод кривых титрований, предложенный Бобко совместно с А.Л. Масловой, до сих пор не потерял своего значения.

Большую роль в ВИУА на протяжении многих лет играл Оскар Карлович Кедров-Зихман - один из старейших советских агрохимиков. Он являлся большим специалистом по известкованию и применению микроудобрений.

Впервые я встретился с Оскаром Карловичем в 1933 году, когда приехал в ВИУА, как представитель Казахского филиала этого института (КИУА) для согласования тематического плана. ВИУА в тот период только еще организовывался. Все были сильно заняты, и я с большими усилиями "заставлял" специалистов ВИУА беседовать со мной и давать заключения по плану.

Кедров-Зихман, когда я к нему обратился, сначала замахал руками: "Не могу, не просите, занят!". Но от меня не так-то легко было отделаться. В итоге Оскар Карлович сказал: "Здесь в Институте у нас ничего не выйдет. Приезжайте вечером ко мне домой!".

Мы сидели с ним за работой и чаем часа два или больше. Кедров-Зихман проявил большой интерес к нашей тематике, даже немного увлекся. Задавал вопросы. На некоторые из них я не мог удовлетворительно ответить. Он пытался отвечать сам, строил свои предложения, причем некоторые из них тут же безжалостно опровергал. Я был очень доволен полезной беседой, благодарил Оскара Карловича. С тех пор у нас с ним установились дружеские, очень уважительные с моей стороны отношения.

Оскар Карлович был не только членом ВАСХНИЛ, но и Белорусской академии наук. Он относился с величайшей серьезностью к своей этой почетной должности, очень часто ездил в Минск, вел несколько аспирантов из Белоруссии. У него была в одном из Белорусских институтов специальная лаборатория, которая сильно подкрепляла лабораторию известкования ВИУА. Этими лабораториями Оскар Карлович бессменно руководил в течение многих лет. Говорят, что как руководитель лаборатории, Оскар Карлович был требователен, даже несколько деспотичен. Но сотрудники его, несмотря на это, любили. Он подготовил человек сорок аспирантов.

Как многие другие крупные ученые, Оскар Карлович отличался большой рассеянностью и иногда делал поступки, вызывающие веселость у окружающих.

Рассказывали, что однажды он забыл в Минске в гостинице родного сына, уже вполне взрослого человека. Собираясь в Москву рано утром, Оскар Карлович. вероятно забыл, что он приехал вместе с ним и что сын спит в том же номере, где спал и он сам. Он спокойно запер номер, рассчитался, сдал ключ и уехал в аэропорт. Там он вспомнил о сыне и начал звонить в гостиницу. Дежурные посмеялись, открыли номер, разбудили молодого человека, и он улетел на следующем самолете вслед за отцом.

Оскар Карлович охотно помогал Министерству сельского хозяйства в продвижении дела известкования, посещал заседания коллегии и технического совета. Он был таким же неукротимым экспериментатором как Прянишников и Гедройц, также как они ненавидел всякую лженауку. К лысенковщине он относился с великим презрением и никогда не скрывал этого.

Умер Оскар Карлович как-то внезапно, можно сказать на посту. С большой грустью мы простились с ним в Московском крематории.

Интереснейший человек и великолепный знаток вопросов применения удобрений - так самым кратким образом можно характеризовать многолетнего сотрудника ВИУА Павла Георгиевича Найдина. Он был намного (на девятнадцать лет) старше меня, что не мешало нашей дружбе.

П.Г. прожил очень нелегкую, но интересную жизнь. Он был участником многих войн, в том числе и Великой Отечественной войны, на которую пошел чуть ли не с первого дня, имея уже почти пятидесятилетний возраст.

Его большой заслугой явилась организация Географических опытов с удобрениями, которую он буквально выпестовал. Среди работников Сети Павел Георгиевич имел непререкаемый авторитет, чему очень способствовали его огромный опыт и отличное знание материала. Павел Георгиевич помнил результаты чуть ли не каждого из тысяч опытов Географической сети и всегда очень кстати мог их привести.

Для Павла Георгиевича Найдина было характерно стремление поставить новые вопросы, обосновать их очень солидно. Он был инициатором и главным автором и редактором многих крупных изданий, в том числе сборников по вопросам размещения удобрений в севооборотах и их длительного применения, первые две книги вышли еще до войны, а после нее в шестидесятых годах еще три. Я был членом редколлегии двух из этих сборников и не могу не засвидетельствовать, как много было сделано лично Павлом Георгиевичем Найдиным.

К числу его начинаний относился и сборник "Сорт и удобрение", опубликованный еще перед войной. Собственно и всю эту проблему поставил, вероятно, он сам.

Павлу Григорьевичу принадлежат капитальные сводки результатов опытов по удобрению технических и зерновых культур и множество научных статей.

Мне было поручено организовать в 1961 г. издание собрания сочинений Д.Н Прянишникова. Я пригласил Павла Георгиевича принять ближайшее участие в этой работе и быть редактором третьего тома, где были собраны статьи Д.Н. по различным вопросам. Павел Георгиевич охотно согласился и блестяще осуществил это дело. Через несколько лет было выпущено еще одно издание и снова с ближайшим участием Павла Георгиевич а

Павел Георгиевич был довольно строгим критиком, но его замечания и советы были очень полезны авторам, особенно молодым. В этом я убедился на собственном опыте. Еще в 1936 году, работая в Казахстане, я подготовил небольшой сборник по применению удобрений в хлопкосеющих и свекловичных колхозах. По тем временам он содержал довольно редкий материал - маленькие монографии о применении удобрений, составленные в результате почвенно-агрохимических исследований и обобщения передового опыта конкретных хозяйств. Найдин идею сборника одобрил, но сделал много полезных критических замечаний, которые я и мои соавторы А.И.Будо и И.А.Бесполуденнов полностью использовали.

Будучи директором ВИУА я иногда спорил с Павлом Георгиевичем по тем или иным принципиальным вопросам, но мы всегда "находили общий язык". У него не было никакого упрямства. Это был человек, которого можно было убедить, но для этого нужно было располагать такими данными, которые он мог проверить. Павел Георгиевич ничего не принимал на веру. Он очень уважал научные факты и считался с ними.

Голословные предложения Т.Д.Лысенко Найдин тщательно проверял в опытах Географической сети. Поскольку предложения носили очень малограмотный с точки зрения агрохимии характер, то проверка их всегда давала отрицательные результаты. Найдин не держал результаты проверки в секрете, а объективно и мужественно выступал с ними на разных совещаниях и в печати. Понятно, что Т.Д.Лысенко и его сподвижники не любили Найдина. Однако ничего кроме всяких административных вывертов сделать, конечно, не могли. Научно установленный факт - вещь очень "упрямая".

Павел Георгиевич уделял очень много внимания работе. Даже будучи уже очень пожилым, оп почти ежедневно бывал на работе в ВИУА, где проводил за столом целый рабочий день. Однако, Павел Георгиевич умел и отдыхать и делал это очень оригинальным и здоровым образом. Мне не раз пришлось слышать его рассказы о том, как он из" года в год покупал на верхнем Днепре простую гребную лодку и плыл на ней до самого устья. По дороге было все - кулеш из пшенной крупы, картошки и сала, ночевки на берегу или на воде, комары, чудесные украинские закаты и восходы ... Он приезжал всегда отдохнувшим, очень загорелым и окрепшим для года новой напряженной работы. Встречал я Павла Георгиевича и в Крыму, куда он приехал поездом после окончания лодочного похода. Он любил также Кавказ, особенно кажется Батуми.

Павел Георгиевич Найдин несколько десятилетий проработал в ВИУА. Он был неотъемлемой и очень важной частью коллектива этого института. В свое время он был очень близок к Д.Н.Прянишникову и благодаря может быть именно Найдину, больше чем кому-нибудь другому, прянишпиковские традиции жили в ВИУА. Он не только часто вспоминал Прянишникова, но и старался все делать так, чтобы это было в духе Прянишникова. И никакие усачевы, павловы и другие лысенковские прихлебатели ничего не могли сделать.

П.Г.Найдин долго сохранял полную работоспособность, но возраст есть возраст. В конце 1967 г., когда Павлу Георгиевичу уже исполнилось 75 лет, он почувствовал себя плохо, у него видимо был инсульт. Организм Павла Георгиевича вынес первый удар, он даже вернулся в ВИУА, хотя, конечно, работать так, как прежде он уже не мог. В I968 г. Павел Георгиевич Найдин умер.

Хоронили его мы на Ваганьковском кладбище. Было очень много народа - соратники и ученики Павла Георгиевича.

Из числа работников ВИУА старшего поколения необходимо упомянуть и Павла Александровича Баранова. Он имел и агрономическое и инженерное образование. П.А.Баранов провел много ценных исследований по минеральным удобрениям. Больше всего он известен своими трудами в области применения жидких азотных удобрений.

Этот очень собранный, несколько даже сухой человек обладал, на мой взгляд, довольно трудным характером и нелегко сходился с людьми. Однако у меня с ним были дружеские, уважительные отношения. В 1964 г. после ухода П.А.Баранова на пенсию мне была передана Лаборатория минеральных удобрений ВИУА, которой он заведовал в течение нескольких лет.

Возвращаясь к своим личным делам, скажу, что собеседование со мной прошло успешно. Я ответил на все вопросы, рассказал о степени готовности докторской диссертации. Меня зачислили в докторантуру и к 1 сентября 1938 г. я переехал в Москву и приступил к занятиям.

Собственно главным делом была работа над диссертацией. Ей я уделял очень много времени и днями и вечерами. Было прочитано множество книг и статей на русском и иностранных языках. В факультативном порядке я прослушал курс дарвинизма, занимался в семинаре по философии. Меня особенно интересовали проблемы диалектической логики. Чтобы подойти к ней я довольно старательно изучил основы формальной логики, прочитал и законспектировал основные работы Бэкона, Декарта, Джона Стюарта Милля и других ученых прошлого.

Многое дало, конечно, обстоятельное изучение "Философских тетрадей" В.И.Ленина, "Анти-Дюринга"„ "Л.Фейербаха" и "Диалектики природы" Ф.Энгельса.

Я до этого никогда не думал, что так много в смысле изучения диалектической логики может дать штудирование "Капитала" К.Маркса. Эта книга нелегкая для изучения. Зато, с какими глубинами мысли, и с какими блестящими примерами использования диалектического метода знакомишься почти на каждой странице этой великой книги.

Пребывание в докторантуре дало мне очень много. Освобожденный от текущих организационных дел и от непосредственного экспериментирования я мог хоть и недолго поработать "над собой". Конечно, мой общенаучный уровень заметно поднялся.

Когда встал вопрос о том, кто будет моим научным руководителем, заместитель директора ВИУА Г.И.Павлов назвал Вильямса. Я согласился. Мне казалось, что такой научный руководитель как Вильямс не будет никак мешать моей работе. С другой стороны, у меня были некоторые вопросы чисто почвоведческого характера (теория сероземообразования), где советы Вильямса и его сотрудников могли бы быть небесполезны.

Однако я очень быстро убедился, что сделал ошибку. Вильямс был уже очень слаб, общение с ним без "переводчика" - одной из сотрудниц кафедры было невозможно. Сотрудники кафедры отнеслись ко мне очень подозрительно, своим меня не считали. Обстановка на кафедре (вспомним l938 год) была на редкость тяжелая. Я не слишком сожалел, когда обстоятельства через несколько месяцев вынудили меня уйти из аспирантуры.

В I939 г. я принял участие в похоронах Вильямса и возложил венок к гробу от имени коллектива Всесоюзного научно-исследовательского института свекловичного полеводства. На похоронах было много народа, и могила Вильямса в Дендрологическом саду была накрыта целым холмом венков.

Как докторант я участвовал, разумеется, в жизни ВИУА. Общая обстановка в этот период была там гораздо труднее чем в более раннее время. Вместо А.К.Запорожца во главе Института находился И.И.Усачев. Он не имел ни организационных талантов Запорожца, ни умения обращаться с людьми. Усачев не был специалистом сельского хозяйства и об удобрениях, как мне казалось, разве что слышал, ВАСХНИЛ в это время (конец 1938 г.) возглавлял уже Т.Д.Лысенко. У него были крайне плохие отношения с Д.Н.Прянишниковым и другими агрохимиками. Прямым ставленником Лысенко в должности заместителя директора по научной части был Г.И.Павлов. Между ним и большей частью коллектива были, как я понимал, очень натянутые взаимоотношения.

В I933-35 г.г. обстановка в ВИУА была трудовая. Можно сказать без преувеличения, что весь коллектив работал с полной отдачей сил. В этом легко убедиться, познакомившись с агрохимической литературой тех лет - было выполнено очень много ценных работ, подтверждавших ведущее значение советской агрохимии в мировой науке.

В I938-39 г.г. коллектив ВИУА оказался расколотым на две части. Исследования, конечно, велись, но уже не было дружной и целеустремленной работы. Бесконечные споры, принимавшие порой бестактный и даже заушательский характер, начались в ВИУА уже в то время и с тех пор продолжались, по крайней мере, до середины пятидесятых годов.

Дискуссии в науке не только возможны, но и необходимы и полезны. Однако, это, должны быть именно научные дискуссии, а не пустые перебранки с навешиванием ярлыков и раздачей кличек. Итогом научной дискуссии должна быть постановка экспериментов. Только практика, эксперимент способны установить кто прав. Может быть, обе стороны окажутся неправы, а наука все равно выиграет.

К сожалению, в ВИУА только агрохимики оперировали экспериментами. Лысенковцы и травопольщики экспериментальных данных не имели и не хотели иметь. Они зато не жалели кличек - "минеральщики", "антитравопольщики", "последователи либиховской школы", затем "морганисты", "менделисты", "вейсманисты" - вот некоторые из наиболее употребительных ярлыков, которые они щедро лепили на лбы своим оппонентам. Поддержка Лысенко со стороны Сталина, конечно, отнюдь не способствовала установлению научных истин в сельскохозяйственной науке. Лишь позднее лысенковщина и травопольщина получили свою действительную оценку.

В конце 1938 г. сложились обстоятельства, принудившие меня уйти из докторантуры. Тяжело об этом вспоминать, но приходится. В дирекцию и парторганизацию ВИУА, видимо, было подано заявление. Сам я его не видел, но по вопросам И.И.Усачева и других мог понять, что дело шло о моем социальном происхождении и о том, что я являюсь зятем "врага народа".

Трофим Павлович Зинкевич в 1923 году

Отец моей жены Евгении Трофимовны Зинкевич, Трофим Павлович Зинкевич был членом ВКП(б) с дореволюционным стажем. Квалифицированный питерский рабочий, подпольщик, участник штурма Зимнего дворца, он после революции занимал ряд крупных партийных постов, в частности в Архангельске[1].

Человек он, видимо, был не слишком сдержанным, выступал с открытой и принципиальной критикой принимаемых, по его мнению, неправильных решений. Может быть, принимал участие в каких-нибудь "группировках" и постепенно опускался вниз по служебной лестнице.

Я его, к сожалению, видел всего один раз, да и то мельком. Потом Зинкевичи переехали из Алма-Аты в Уральск, а Женя осталась, так как она училась в Педагогическом институте. Через некоторое время мы поженились. В I934 г. Трофима Павловича арестовали и он, по-видимому, погиб в заключении[2].

Я, разумеется, ничего об этих событиях не скрывал, и все писал и говорил, так как было. Это, как мне казалось, больше всего и затрудняло И.И. Усачева и других тогдашних руководителей Института. Уволить меня "за скрытие" не было оснований, но держать не хотелось - того гляди приедет какая-нибудь комиссия, посмотрит документы и спросит их: "Как же Вы дошли до жизни такой, держите в аспирантуре социально чуждого человека, да еще зятя врага народа?".

На меня крепко нажали - подавай заявление об уходе " по семейным обстоятельствам". Делать было нечего - подал. Мне позволили некоторое время быть в отделе Агропочвоведения - до подыскания работы. Я мог бы, конечно, упереться, жаловаться и т.п. Но характер у меня не такой - не хотите держать - не надо. Уходу способствовала и крайне трудная обстановка на кафедре Вильямса. Сам он все больше впадал в старческий маразм. На кафедре подвизались малосимпатичные, а в обстановке I938 года просто опасные люди. О них, жалеть не было никаких оснований.

Так и закончилась моя докторантура. Но работа над диссертацией продолжалась и успешно.