Эта рукопись пролежала у меня в столе с 1978 года – года смерти моего отца Ираклия Ивановича Синягина.

Нельзя сказать, что я не пытался издать её сразу после смерти автора – пробовал много раз, обращаясь, прежде всего, к его коллегам по ВАСХНИЛ. Однако, результат этих обращений неизменно был отрицательным.

Трудно сказать почему. Объяснения были невнятны и уклончивы – то ли денег не было, то ли желания. Скорее всего, второго - в те годы правдивое мнение многие не только не осмеливались высказывать, но и слушать такого мнения не хотели. Все как бы заключили общественный договор -не говорить друг другу правды. Это выглядело довольно странным в среде ученых. Очевидно, что это было связано с той, к сожалению, политической борьбой, которая происходила много лет в биологической и сельскохозяйственной науках.

Я обоснованно полагаю, что И.И.Синягин не написал всей правды, которую знал, но то, что написанное в этой книге, правда, я утверждаю. Мое редакторское вмешательство носило, главным образом, косметический характер и свелось, по сути, к исправлению опечаток и к удалению некоторых обязательных в те времена в печатных изданиях, поэтому привычных, идеологических штампов и оборотов речи. Кроме того, я добавил небольшие ссылки на сведения, недавно почерпнутые мной из Интернета, касающиеся родственных связей и происхождения семьи.

Мемуарная литература по понятным причинам в России существует пока в зачаточном состоянии и должна, по моему мнению, из этого состояния выходить как можно скорее. Необходимость этого тоже теперь не вызывает сомнения – личные воспоминания это один из надежных способов восстановления связи времен не только в государственном что ли масштабе, но и на более приземленном бытовом, семейном уровне.

Разорванная в эру строительства коммунизма эта связь нужна, по-видимому, каждому из нас для понимания нашей роли на этой именно, российской, земле. Зачем мы здесь? Откуда пришли? Каков наш дальнейший путь? Кто собирал и обустраивал эту землю? Неужели только Сталин, Ленин и Хрущев? Неужели только незабываемый ЦК КПСС? Неужели только революционные безликие массы?

Мемуары рисуют картину детальную, в них вспоминаются люди, в них очерчиваются личности, в них бывают оценки автора – часто резкие и субъективные, но все объективное в человеческой истории складывается из множества субъективного.

Моё личное мнение по многим проблемам не совпадало и не совпадает до сих пор с мнением отца. Я думаю, что и у многих нынешних молодых людей некоторые взгляды, утверждаемые в этих мемуарах, не найдут отклика. Это естественная и правильная реакция.

И.И. Синягин был человеком системы – причем, несмотря на невероятно трудные жизненные обстоятельства, человеком весьма успешным. Момент его идейного формирования, когда в психику закладывается как бы программа всего жизненного пути и отношения личности к окружающей действительности, пришелся как раз на период необычайного революционно-строительного энтузиазма в стране. Понятно поэтому, что он пронес через всю жизнь очень искреннее отношение к советской власти, как к очень сильной власти, и к коммунизму – как к очень достойной цели развития общества.

Времена «застоя» - неточная и неправедная характеристика очень сложного периода жизни страны. Хлесткий журналистский штамп – не более того! «Застоя» чего? Промышленности? Науки? Искусства? Этих «застоев» не было: страна имела много «сырьевых» денег и довольно интенсивно развивалась, создавая на голом месте целые новые отрасли промышленности: космическую, автомобильную, химическую, оборонную и прочие.

Застой был в идеях – марксизм не работал. Материализм обернулся против себя. Оказалось, что материальное еще не самое главное, что отсутствие идей в человеческом обществе приводит это общество к разрушению. Оказалось, что сплошное выравнивание всех со всеми приводит к тому, что в физике называют «тепловой смертью вселенной». Другими словами, отсутствие разности потенциалов (естественное или навязанное) приводит к прекращению какого-либо движения. Вот это и есть реальный застой! Не было движения идей в обществе – все представлялось достигнутым и объясненным. Мыслящим людям делать было нечего. Поэтому была открыта дорога среднему, глуповатому, недалекому.

Но мыслящие люди  на то и мыслящие, чтобы придумать выход из положения. И придумали! Но, впрочем, это уже другая история.

И.И. Синягин был уже очень зрелым человеком, когда получил в руки главное дело своей жизни – создание научного городка Сибирского отделения ВАСХНИЛ. В мемуарах это частично описано, интересующихся более подробной информацией можно отослать к книжке «Земля, устремленная в будущее» (изд. Советская Россия, 1978).

Уже само существование такого проекта и, конечно, активная работа по его осуществлению показывает, что никакого застоя в этой области не было. Напротив, в Сибири происходило творческое, созидательное горение.

Однако же в Москве, в руководстве ВАСХНИЛ в то же самое время творилось нечто противоположное.

Я полагаю, что в целях уточнения исторической правды, будет уместно привести здесь свои собственные воспоминания о происходивших в Президиуме ВАСХНИЛ событиях, закончившихся сменой её руководства. Эти воспоминания, собственно являются отражением информации, полученной мною в то время от отца. Сам он описание этих событий в мемуары не включил, руководствуясь, по-видимому, какими-то корпоративными соображениями. Тем не менее, эти обстоятельства интересны и полезны, прежде всего, тем, что ярко демонстрируют, как легко и опасно загнивает власть, лишенная ответственности.

Тогдашний Президент ВАСХНИЛ П.П. Лобанов давно уже выработал свой ресурс руководителя и, по всем понятиям, ему следовало благополучно отправиться на заслуженный отдых в году 1971-72. Это было общее мнение и с проектом такого решения Кулаков (в то время секретарь ЦК по сельскому хозяйству) и Полянский отправились к Брежневу. К сожалению, они посчитали вопрос настолько перезревшим, что даже не позаботились о солидной аргументации, и когда Брежнев спросил, в чем причина отставки, то эти двое не нашли ничего лучшего, чем сказать, что Лобанов стар уже и вообще…

Брежнев неожиданно принял разговор близко к сердцу и спроецировал ситуацию на себя. Он ответил, что ну, дескать,так вы и меня на пенсию по старости отправите. И не разрешил.

Получив такой «карт-бланш» кто же не загордится? Эта вот гордыня оказалась ещё поддержана со стороны обаятельной знакомой Лобанова по имени Юлия Гусарова, которая первоначально работала в ВАСХНИЛе машинисткой. Полезное знакомство с Президентом привело к внезапному карьерному росту, и скоро Юля стала уже заведующей машбюро. На этом рост не остановился, а наоборот, продолжился, но уже в ином направлении – научном. Юлия стала соискателем и занялась написанием кандидатской диссертации на какую-то полезную экономическую тему, безусловно, связанную с сельским хозяйством.

Впрочем, эти достижения и приключения замечательной дамы было довольно подробно описаны в «Литературной газете» примерно в 1979 году журналистом И.Шатуновским (хотя с годом я могу и ошибаться).

Но Бог с ней, с научной деятельностью. Важнее была деятельность административная. И здесь положение пассии Президента давало громадные преимущества перед окружающей серой массой. Юля проявила себя как властная, но несправедливая особа.

Серая масса стала шевелиться от беспокойства. Что её тревожило – понятно. Это была неприкрытая зависть. Юля жадно хватала всё, что ценилось в те времена невероятно – именно, квартиры и машины. Научные институты лишались «Волг», а сотрудники квартир. Зато, эти машины и квартиры приобретались многочисленными родственниками уважаемой кандидатки наук.

Негодование росло, но выхода негодованию не было – некому было принести свои горести и печали. Президент - незыблем, Юля - вот она, рядом. Всегда готова нанести разящий упреждающий удар.

Надо отметить, что к тому времени И.И.Синягин рядом тонких стратегических маневров вывел СО ВАСХНИЛ из административного подчинения Президиуму. Сибирское отделение на правах отдельного ведомства стало подчиняться непосредственно Совмину РСФСР и, стало быть, Соломенцеву. Этот маневр освободил Сибирское отделение от материальной зависимости от центрального аппарата ВАСХНИЛ и только оставил необходимость координации научных планов.

В связи с этой реорганизацией при Президиуме ВАСХНИЛ в Москве было создано представительство Сибирского отделения, которое возглавил бывший председатель Камчатского облисполкома, а тогда уже пенсионер, К.Е. Есауленко.

Есауленко тертый был калач, но порядочный человек. Он так незаметно, но практично, обеспечивал интересы Сибирского отделения в Москве – в центральных органах, что снял с председателя отделения огромный груз забот в этом отношении.

Однако по тогдашней практике он состоял на учете, естественно, в партийной организации по месту работы, то есть в Президиуме. Это ставило его в исключительное, как оказалось впоследствии, положение.

Как-то раз, получив из Сибири бумагу – отчет ли, доклад ли – сейчас вспомнить трудно – Есауленко понес её, бумагу, на одобрение Лобанову, зачем-то оно требовалось.

Лобанов легко впал в истерику, полагая, что раз вышло отделение из-под его контроля, нечего ему и бумаги носить. Стал он матерно выражаться, гневаться, кричать, помахивать руками – в общем, показал полный набор приемов бюрократа-тирана. В результате швырнул эту бумагу в лицо Есауленко.

Другой, местный чиновник, возможно, и стерпел бы. Утерся, нашел бы себе другое утешение.

Но Есауленко-то чего терпеть!? Он состоявшийся человек! Он уважаемый и, наконец-то, независимый человек! Вот он и не стерпел, и правильно сделал.Он высказал этому Лобанову, что терпеть он хамства не намерен – нет необходимости – и поставит вопрос о его хамстве на партийном собрании. И карандаши ломать тоже нет никакой необходимости!

Бог его знает, как отнесся к угрозе Лобанов, может, просто отмахнулся по привычке, но серая масса быстро сообразила, что вот он долгожданный! Нашелся собиратель истины, нашелся защитник народных интересов.

После партсобрания, на котором Есауленко не забыл поставить пресловутый вопрос о хамстве и потребовать извинений, масса понесла Есауленко материалы, документы, доносы, просто устные сообщения, касающиеся фокусов Юлии и Президента.

За пару недель набралось столько этих материалов, что стало трудно держать их без движения. Есауленко материалы рассортировал, обобщил и попросился на прием к самому Председателю КПКА.Я.Пельше.

Его приняли в Комитете партийного контроля на самом высоком уровне и, рассмотрев представленные документы, решили, что займутся данным вопросом. В прокуратуру такие вещи в те времена было носить не принято.

Таким вот образом в Президиуме ВАСХНИЛ появились сотрудники, одетые все как один в серые костюмы. Они нагрянули все как-то в один день, отодвинули штатных бухгалтеров, заглянули во все бумаги и их, бумаги эти, арестовали.

Ну, далее началась возня под покровом тайны, как это было принято в КПСС – сор полагалось хранить в избе. Лобанов был к тому времени Героем соцтруда – разве мог герой быть одновременно коррупционером? Незачем даже и спрашивать. Поэтому решено было отправить героя на пенсию, а безутешную красавицу Юлию передали по наследству, кажется, Георгадзе – был такой деятель в Верховном Совете СССР. Эта была, как позднее выяснилось, плохая новость – через несколько лет и Георгадзе был разоблачен как выдающийся коррупционер. Не приносила Юля счастья!

Вот в такой обстановке летом 1978 года произошла смена руководства ВАСХНИЛ.

Я не исключаю, что вину за такое развитие многие работники Президиума возлагали на Сибирское отделение и его руководителя, но Бог им судья. К этому времени И.И.Синягин уже тяжко болел – сказались многие болезни, перенесенные на ногах – принято было гореть на работе. Вскоре он скончался, проведя на пенсии полтора месяца.

Моя работа не была связана с сельским хозяйством, тем не менее, иногда, по стечению обстоятельств – например на химических выставках – мне доводилось встречаться с прежними сотрудниками моего отца, и что меня искренне поразило, так это их очень теплое к нему отношение.

Он был ведь очень крупный начальник, вершитель судеб десятков тысяч людей – в той командной системе социализма, как я теперь понимаю, он был и законом и его исполнением (как, впрочем, и другие большие начальники).

Я хочу привести, в этой связи, еще небольшой кусочек своих воспоминаний об отце.

В 1971 году, после демобилизации из армии, а служил я на Дальнем Востоке, я решил возвратиться в Москву через Новосибирск, чтобы повидать отца и провести с ним несколько дней.

По случайности, я присутствовал в его кабинете ещё в здании на Красном проспекте в момент, когда он принимал на работу, по-моему, заведующую библиотекой Отделения А.В. Полонскую.

Я только что уволился из армии – командовал взводом и ротой, мужской коллектив: соответствующая лексика и стиль разговора всё еще звенели в моих ушах.

То, что я услышал, тихо сидя в уголке огромного кабинета, оставило неизгладимое впечатление.

Во-первых, разговор велся очень тихо – никаких начальственных, командирских интонаций; во-вторых, уважительность и доброжелательность отношения выходила за всякие рамки моих армейских понятий. В-третьих, я обратил внимание, что собеседница отца от такого отношения обретает всё больший и больший энтузиазм, всё полнее и полнее раскрывается в своих замыслах, рабочих планах, трудовой настрой её возрастал просто на глазах.

Искусство общения было великое. Я не удивился, узнав, что А.В. Полонская с успехом проработала в своей должности восемнадцать лет, создав практически с нуля прекрасную библиотеку.

Я думаю, что отец вполне мог быть и резким и решительным – по обстоятельствам, но тот, фактически первый урок общения с подчиненными и зависимыми, и поэтому легкоранимыми людьми, я запомнил на всю жизнь.

Говоря о сложнейших жизненных обстоятельствах, которые пришлось преодолеть И.И. Синягину и его семье, я имею в виду тот дьявольский котел, в котором варилась не одна наша семья, а и весь русский народ. За весь народ я всё же не скажу, а про своих родителей хотел бы коротко прокомментировать те скупые строки, которые посвящает Ираклий Иванович своему происхождению и своей семье.

Как выясняется только в настоящее время в ходе генеалогических изысканий, он происходил из очень богатой семьи, которой, говорят, до революции принадлежала едва ли не вся Смоленская губерния. Семья Синягиных была многочисленной, одна её ветвь владела крупным торговым домом в Санкт-Петербурге, другая имела конторы в Риге и Лондоне. Семья была прославлена меценатством, в частности на деньги семьи была построена и в дальнейшем содержалась Клиника кожных и венерических заболевания – лучшая в мире в те годы.

Двоюродный дед отца по матери Владимир Симонович Сарнавский был адмиралом, командующим Черноморским флотом и генерал-губернатором Севастополя.

Дед его, Михаил Станиславович Маркс, был финансистом на кавказских нефтепромыслах, и факт его однофамильства с известным Карлом вряд ли бы остудил революционный порыв масс.

Словом, судьба его смолоду была отягощена неправильным происхождением с точки зрения пришедших к власти людей. Это ещё мягко сказано.

Отсюда следовало, что высшего образования он был недостоин – для его получения было необходимо иметь пролетарское происхождение. Отсюда следует и двухлетняя его работа на химическом предприятии под Москвой, которую он получил только благодаря знакомству со спасенным молодым Иваном Александровичем большевиком Карцевым и которая дала такой необходимый пролетарский стаж.

Надо сказать, что с точки зрения карьеры в СССР тех лет, он и женился крайне неудачно – на дочери врага народа. Ведь его тесть Трофим Павлович Зинкевич, совершил головокружительный карьерный путь от простого солдата-большевика через пост председателя Архангельского губисполкома до заключенного на Колыме.

Тем не менее, несмотря на указанные личные обстоятельства, жизнь свою И.И.Синягин сохранил и ещё до войны значительно продвинулся в своем научном росте.

Я полагаю, немаловажным фактором было то, что свою трудовую деятельность он начал в Казахстане. Кажется, что в годы репрессий Казахстан спасал многих (вспомнить хотя бы книгу Ю. Домбровского «Факультет забытых вещей»), то ли руководители здесь были умнее остальных, то ли общая отдаленность от центров власти делала неуместной практику повальных арестов и уничтожения лучших людей.

Сравнительно немного в своих мемуарах И.И.Синягин посвятил своей практически второй профессии – составлению словарей. Начал он этим заниматься в годы своей службы в Советской администрации в Германии. Вот как он описывает в открытке своей жене  начало этой работы:

Впоследствии, продолжая эту работу по вечерам и выходным дням, ему удалось составить более десятка (с учетом переизданий) сельскохозяйственных и биологических словарей. Помогало в этой работе и его редактирование журнала «Сельское хозяйство за рубежом» - многие статьи по специальности он читал в оригинале, занося новые термины на карточки и складывая их в бесчисленные самодельные картонные ящички. Никакого материального значения тогда эта работа не имела – весь скромный гонорар уходил главным образом на сложную двуязычную переписку на машинке, оплату редакторов и корректоров. Для Ираклия Ивановича это была скорее психологическая разрядка – жизненно необходимая после каждодневной борьбы.

Предисловие затянулось, угрожая превратиться в самостоятельный опус – а это не цель. Поэтому я останавливаюсь, представляя читателю мемуары И.И.Синягина «Хлеб из камня».

М.И. Синягин

Москва 2001 г. Отредактировано в 2012 г.